Шрила Прабхупада-лиламрита ГЛАВА 20

ЛЕТОМ И ОСЕНЬЮ этого года Бхактиведанта Свами чувствовал себя хорошо — во всяком случае, так казалось. Работал он долго и усердно и, если не считать четырех часов ночного отдыха, постоянно находился в действии. У него был сильный голос, и он мог часами говорить без устали. Улыбался он широко и очаровательно, а пел громко и мелодично. Во время киртана он мог целый час выводить бенгальские ритмы мриданги на своем маленьком бонго. Он с аппетитом ел рис, дал, чапати и овощи, приготовленные на гхи. Лицо его светилось здоровой полнотой, а живот немного выдавался вперед. Иногда, будучи в веселом расположении духа, он барабанил по животу двумя пальцами и говорил, что раздающийся при этом звук указывает на хорошее состояние здоровья. Благодаря правильному и размеренному образу жизни его золотистая кожа — в семьдесят-то лет! — сияла молодостью и здоровьем. Когда он улыбался, его улыбка лучилась такой энергией и жизнестойкостью, какой позавидовал бы всякий житель Нью-Йорка, медленно увядающий от разгульной жизни. Он совсем не был похож на старика. И новые последователи Свамиджи, нимало не сомневаясь, считали эту бьющую ключом молодость одним из его чудес, как и его пение, и его удивительного Кришну. Свамиджи не был обычным человеком. Он был духовен. Он мог все. Никому из его последователей даже в голову не приходило посоветовать ему сбавить темп. Никто и подумать не мог, что он нуждается в какой бы то ни было защите, — они едва за ним поспевали.

За два месяца на Второй авеню, 26, он достиг всего, о чем раньше мог лишь мечтать. Теперь у него был храм, официально зарегистрированное общество, полная свобода проповеди и группа инициированных учеников. Когда в свое время один из духовных братьев спрашивал его в письме, как он собирается управлять храмом в Нью-Йорке, Бхактиведанта Свами ответил, что для этого нужны будут люди из Индии, но, возможно, найдутся и один-два американца, которые смогут помочь. Это было прошлой зимой. Но Кришна поставил его в другие условия: он не получил никакой поддержки от духовных братьев, никаких пожертвований от индийских магнатов и никакой помощи от правительства Индии — успех пришел к нему совсем с другой стороны. Он говорил, это было «счастливое время» — после года тяжелой борьбы в одиночку Кришна послал ему и людей, и деньги.

Да, для Бхактиведанты Свами настали счастливые дни, но счастье его не было похоже на счастье стариков-пенсионеров, которые «на закате жизни» тихо увядают, окруженные призрачным комфортом. Это было счастье молодости, время расцвета, время новых сил и безграничных надежд на будущее. В 70 лет у него были планы безрассудного юноши. Он был похож на молодого великана, только что вставшего на ноги. Его проповедь имела успех, и он был счастлив, так же как счастлив был Господь Чайтанья, путешествуя по Южной Индии и распространяя пение «Харе Кришна». Бхактиведанта Свами был счастлив как бескорыстный слуга Кришны, которому Господь посылал людей, готовых начать жизнь в преданном служении. Он был счастлив от того, что ему наконец удалось заронить семя преданности в их сердца и научить петь «Харе Кришна», слушать о Кришне и трудиться ради распространения сознания Кришны.

Бхактиведанта Свами не сбавлял оборотов. После первого посвящения и свадьбы он был полон решимости сделать следующий шаг. Он был доволен тем, что имел, но хотел большего. Это была настоящая духовная жадность — вайшнав не желает чувственного наслаждения, но для Кришны хочет брать все больше и больше. Он входит иглой, а выходит плугом. Начав с чего-то малого, незначительного, Свамиджи собирался расширить Движение до головокружительных масштабов. По крайней мере, об этом он мечтал. Он не довольствовался пришедшим успехом и стабильным течением дел на Второй авеню, 26, а неудержимо стремился расширять ИСККОН, насколько это возможно. Таким его желание было всегда, и это записано в уставе ИСККОН: «дабы обрести истинное единство и мир во всем мире... как среди членов ИСККОН, так и в обществе в целом».

Как-то раз Свамиджи собрал всех своих учеников. Он собирался предложить им сделать одну вещь и точно знал, что, стоит им попробовать, и им обязательно понравится. Но произойдет это лишь в том случае, если сам он пойдет с ними. До Вашингтон-сквер от «Бесценных даров» было меньше километра.

В то светлое воскресное утро они вышли из храма на Второй авеню и, во главе с Бхактиведантой Свами, зашагали через городские кварталы в сторону Вашингтон-сквер, направляясь в самое сердце Гринвич-Вилледж. Свамиджи одним своим видом создавал сенсацию. Ни у кого из ребят не была обрита голова, никто не носил традиционную вайшнавскую одежду, но Свамиджи — и его шафрановое одеяние, и белые остроносые туфли, и высоко поднятая бритая голова — приводили людей в недоумение. Когда он шел один, это не производило такого впечатления: люди бросали в его сторону любопытный взгляд — и шли дальше. Но сегодня он двигался по городским улицам во главе группы молодых людей, едва за ним поспевающих. Он явно что-то затеял, и это вызвало переполох. Местная шпана выкрикивала насмешки, кто-то хохотал, кто-то свистел. Еще год назад, в Батлере, Агарвалы были уверены, что Бхактиведанта Свами приехал в Америку не ради последователей. «Он не захочет беспокоить общество», — думала Салли. Но сейчас он именно это и делал — ведя за собой своих первых учеников, Бхактиведанта Свами шел по улицам Нью-Йорка на первое в Америке публичное пение святого имени.

По парку слонялись сотни человек: и стильно одетые, декадентского вида обитатели Гринвич-Вилледж, и гости из других районов города, и туристы из разных штатов и стран — пестрая смесь лиц, национальностей, возрастов и интересов. Как обычно, у фонтана кто-то играл на гитаре, на лавочках целовались парочки влюбленных. Одни запускали летающие тарелки, другие играли на барабанах, флейтах и прочих инструментах. Кто-то просто выгуливал собаку, разговаривая со знакомыми и глазея по сторонам. Словом, в Гринвич-Вилледж был самый обычный день.

Бхактиведанта Свами нашел лужайку, на которой, несмотря на табличку «По газонам не ходить!», там и сям расположились кучки отдыхающих. Свамиджи сел на траву, и ученики один за другим расселись у него за спиной. Он достал свои бронзовые тарелочки и запел маха-мантру, а его ученики — поначалу неуверенно и робко, а затем все смелее — подхватили. На деле все оказалось не так страшно, как они ожидали поначалу.

Собралась толпа зевак, однако присоединяться к пению никто не спешил. Через несколько минут сквозь толпу протиснулись двое полицейских.

— Кто здесь главный? — грубо спросил офицер.

Ребята посмотрели на Свамиджи.

— Вы что, не видели табличку?

Нахмурив брови, Свамиджи повернулся в сторону надписи «По газону не ходить», после чего встал, сошел с лужайки и сел прямо на раскаленный солнцем тротуар. Ученики последовали его примеру и расселись вокруг. Толпа слушала и не думала расходиться, и Бхактиведанта Свами пел еще полчаса. Еще ни один гуру в Америке не выходил на улицы, чтобы петь имена Бога.

Окончив киртан, Свами попросил Хаягриву достать «Шримад-Бхагаватам» и вслух прочитать «Введение». Четко проговаривая слова, Хаягрива начал: «Причиной социальной дисгармонии является беспринципность атеистической цивилизации. Но есть Бог, Всемогущий Господь, из которого все исходит, который все поддерживает и в которого все возвращается на покой...» Толпа молчала. Закончив, Свами и его последователи, окрыленные своей победой, вернулись в магазинчик. Они возмутили «американский покой».

Неподалеку, на 10-й Восточной улице, жил Аллен Гинзберг. Однажды он получил по почте любопытное приглашение:

Свамиджи попросил ребят распространить эти листовки по всей округе.

Как-то вечером, вскоре после получения приглашения, Аллен Гинзберг и его приятель, с которым они снимали комнату, Питер Орловский, подкатили к магазинчику на микроавтобусе «фольксваген». Мантра Харе Кришна пленила Аллена еще несколько лет назад, когда он впервые услышал ее на празднике Кумбха-мела в Аллахабаде, и с тех пор он часто пел эту мантру. Преданные были поражены, увидев в своем скромном магазинчике всемирно известного автора поэмы «Вопль» и одного из лидеров движения битников. Его проповедь свободной любви, марихуаны и ЛСД, призывы привнести в серые будни наркотические духовные прозрения, его политические идеи, исследования природы безумия, бунта и наготы, его попытки сплотить единомышленников сделали его властителем умов американской молодежи, особенно той ее части, что обитала в Нижнем Ист-Сайде. Хотя в глазах обывателей Аллен выглядел личностью одиозной, имевшей скандальную репутацию, тем не менее слава о нем гремела по всему миру, и он был, безусловно, самым известным человеком из всех, кто когда-либо появлялся у них в магазинчике.

Аллен и Питер пришли на киртан довольно рано — Бхактиведанта Свами еще не выходил. Они подарили преданным новую фисгармонию.

— Это для киртанов, — сказал Аллен, — небольшой подарок.

Аллен стоял в дверях и беседовал с Хаягривой. Он рассказывал ему, как пел «Харе Кришна» в разных уголках земли — на маршах мира, на поэтических чтениях, на демонстрации в Праге, в Союзе писателей в Москве.

— Светский киртан, — сказал Аллен, — но все-таки "Харе Кришна".

Тут вошел Свамиджи. Аллен и Питер уселись вместе с собравшимися и присоединились к киртану. Аллен играл на фисгармонии.

После лекции Аллен подошел к Бхактиведанте Свами, все еще сидевшему на помосте. Он выразил почтение, сложив ладони и коснувшись его стоп, а Свамиджи в ответ кивнул и тоже приветственно сложил ладони. Они немного поговорили, и Свами ушел к себе. Аллен сказал Хаягриве, что ему хотелось бы зайти еще раз и побеседовать со Свамиджи подольше. Хаягрива пригласил его прийти на следующий день к обеденному прасаду.

— Тебе не кажется, что Свамиджи чересчур эзотеричен для Нью-Йорка? — спросил Аллен.

— Может быть, — подумав, ответил Хаягрива.

Хаягрива попросил Аллена помочь Свамиджи, поскольку у того скоро истекал срок действия визы. Он приехал в страну с визой на два месяца и с тех пор несколько раз продлевал ее еще на два месяца. Это продолжалось уже год, но когда он подал заявление о продлении в последний раз, ему отказали.

— Нам нужен адвокат, специалист по иммиграции, — сказал Хаягрива.

— Я могу дать на это взаймы, — пообещал Аллен.

На следующее утро он принес чек и еще одну фисгармонию. Наверху, в квартире Свамиджи, он показал ему свою мелодию «Харе Кришна», после чего они разговорились.

Бхактиведанта Свами принял Аллена очень сердечно. Процитировав стих из «Бхагавад-гиты», где Кришна говорит, что простые люди берут пример с великих личностей, он попросил Аллена и дальше петь «Харе Кришна» при любой возможности, чтобы его примеру последовали другие. Он рассказал, как Господь Чайтанья впервые в истории Индии организовал движение гражданского неповиновения, возглавив шествие с пением «Харе Кришна» в знак протеста против политики мусульманского правителя. Аллен был в восторге. Беседа со Свами доставила ему огромное удовольствие.

Но возникли между ними и разногласия. Когда Аллен выразил восхищение известным бенгальским святым, Бхактиведанта Свами сообщил, что «святой» этот — просто обманщик. Аллен был поражен. Никогда до сих пор он не слышал, чтобы индийский свами столь резко о ком-либо отзывался. Ссылаясь на Веды, Свамиджи объяснил ему причину своей критики, и Аллен признался, что до сих пор наивно верил, что все "святые" святы на 100%. Но теперь он твердо решил, что не следует слепо верить в садху (включая, кстати, и самого Бхактиведанту Свами). Он решил оценить Свами более строго и беспристрастно.

Аллен описал Свамиджи «божественное» видение, в котором ему явился Уильям Блейк в образе звука, в результате чего он осознал единство всего сущего. Какой-то садху во Вриндаване сказал Аллену, что, значит, Уильям Блейк — его гуру. Но для Бхактиведанты Свами это было полной нелепицей.

Аллен ответил согласием на просьбу Бхактиведанты Свами — больше петь и постараться бросить курить.

— Вы на самом деле намерены сделать этих американских ребят вайшнавами? — спросил Аллен.

— Да, — радостно ответил Свамиджи. — Все они станут брахманами.

Аллен оставил чек на 200 долларов, чтобы покрыть издержки, необходимые для продления визы, и пожелал удачи. «Брахманами!» — Аллен не мог представить, что такое возможно.

23 сентября 1966 года. На Радхаштами, в День явления Шримати Радхарани, вечной супруги Господа Кришны, Бхактиведанта Свами провел еще одну церемонию посвящения. Кейт получил имя Киртанананда, Стив стал Сатсварупой, Брюс — Брахманандой, а Чак — Ачьютанандой. И снова был праздник с жертвенным огнем в гостиной Свамиджи и большим пиром.

Бхактиведанта Свами проповедовал в самом сердце наркотической культуры, где молодежь отчаянно пыталась изменить свое сознание любыми доступными средствами — при помощи наркотиков или чего-то еще. Свамиджи обещал им, что, повторяя «Харе Кришна», они с легкостью обретут высшее сознание, к которому так стремятся. Объясняя философию сознания Кришны, он неизбежно был вынужден проводить параллели с наркотическим опытом, хотя бы для того, чтобы показать, что эти пути совершенно противоположны. Он хорошо знал, что многие индийские «садху» принимают ганджу и гашиш, считая, что это помогает им в мецитации. Еще до его отъезда из Индии туристы-хиппи уже стали привычным зрелищем на улицах Дели.

Индия привлекала хиппи мистической культурой и доступностью наркотиков. Там они знакомились со своими индийскими «коллегами», уверявшими, что курить гашиш — это духовное занятие, а затем возвращались в Америку с этими ложными представлениями об индийской духовной культуре.

Это был целый образ жизни. В местных магазинах для наркоманов можно было купить все необходимое, от курительных трубок до шприцев. Марихуана, ЛСД, мескалин, кокаин и "тяжелые" наркотики, вроде героина и барбитуратов, свободно продавались на улицах и в парках. Газеты андерграунда помещали на своих страницах все важные новости из мира наркотиков, печатали комиксы, героем которых был «Капитан Кайф», и кроссворды, разгадать которые мог только бывалый наркоман.

Бхактиведанте Свами приходилось объяснять им, что сознание Кришны гораздо выше пресловутых «полетов в мир ЛСД».

— Думаете, прием ЛСД может вызвать экстаз и расширить сознание? — спросил он однажды у собравшихся в храме. — Тогда представьте себе эту комнату, целиком заполненную ЛСД. Таково сознание Кришны.

Посетители постоянно задавали ученикам Свамиджи один и тот же вопрос:
— Вы что, кайфуете от этого?

И преданные отвечали:
— Еще как! Можно «улететь» на первых же звуках. Сам попробуй!

Грег Шарф (брат Брахмананды) ЛСД не увлекался, но жаждал высшего сознания и решил попробовать петь мантру.

Если бы эти слова произнес кто-то другой, Хаягрива никогда бы не согласился с ним. Но Свамиджи был «абсолютно уверен», и «о том, чтобы не согласиться, и речи быть не могло».

Пожалуй, самые нашумевшие эксперименты с ЛСД в те дни проводили Тимоти Лири и Ричард Олперт, преподаватели психологии из Гарварда. Они изучали действие наркотиков, публиковали результаты своих исследований в научных журналах и пропагандировали применение ЛСД для достижения самоосознания и раскрытия заложенных в человеке способностей. После того как Тимоти Лири выгнали из Гарварда, он вознамерился стать общенациональным апостолом ЛСД и какое-то время возглавлял общину своих последователей в Миллбруке, недалеко от Нью-Йорка.

Когда члены миллбрукской коммуны прослышали о свами из Нижнего Ист-Сайда, который поет вместе со своими учениками, а те получают от этого кайф, они стати захаживать к ним в храм. Однажды вечером на киртан Свамиджи пришло с десяток хиппи из Миллбрука. Они все пели (не столько из любви к Кришне, сколько для того, чтобы испытать, какой кайф это приносит). После лекции лидер миллбрукцев задал вопрос о наркотиках. Бхактиведанта Свами ответил, что для духовной жизни наркотики не нужны, что они не могут одухотворить сознание человека и что все религиозные видения, вызванные наркотиками, — это не что иное, как галлюцинации. Постичь Бога не так просто, чтобы это можно было сделать, приняв таблетку или накурившись. Повторение «Харе Кришна», объяснил он, — это очистительный процесс, позволяющий удалить пелену материальной скверны, застилающую чистое сознание живого существа. Наркотики же делают эту пелену еще плотнее и мешают человеку достичь самоосознания.

— А сами вы пробовали ЛСД? — вопрос прозвучал как вызов.

— Нет, — ответил Свамиджи, — я никогда не употреблял ничего подобного, даже сигарет или чая.

— Если вы никогда не употребляли наркотиков, то как же вы можете судить о них?

Миллбрукцы победно оглядывали зал. Некоторые из них даже закатились смехом и пощелкивали пальцами, полагая, что поймали Свами на слове.

— Я сам не пробовал, — ответил Свами, с царственным видом восседая на своем помосте. — Но мои ученики перепробовали все — и марихуану, и ЛСД — и все бросили. Вы можете послушать их. Хаягрива, расскажи им.

Хаягрива выпрямился и своим зычным голосом начал говорить:

— Как бы высоко вы ни «улетели», накачавшись ЛСД, рано или поздно вы достигнете пика, и тогда вам волей-неволей придется спуститься с небес. Это все равно что лететь на ракете в космос. [Он привел один из обычных примеров Свамиджи.] День за днем ваш космический корабль будет лететь все дальше и дальше, он может удалиться от Земли на тысячи километров, но рано или поздно вы все равно должны будете вернуться на Землю. Ваше путешествие не может продолжаться бесконечно долго. От ЛСД мы как будто взмываем в небеса, но всякий раз нам приходится спускаться на землю. Это не духовное сознание. Когда вы действительно обретаете духовное сознание, или сознание Кришны, вы все время остаетесь наверху. Поскольку вы идете к Кришне, вам не нужно больше прилетать назад. Вы можете «улететь» навсегда.

Бхактиведанта Свами сидел у себя в задней комнате вместе с Хаягривой, Умапати и другими учениками. Вечерняя программа только что закончилась, и визитеры из Миллбрука ушли восвояси.

— Сознание Кришны замечательно тем, — сказал Умапати, — что ты летишь все выше и выше и не спускаешься вниз! Правда, Свамиджи?

Свамиджи улыбнулся:
— Да, так оно и есть.

— Вечный кайф, — со смехом сказал Умапати, и другие тоже рассмеялись. Кто-то захлопал в ладоши, повторяя: «Вечный кайф, вечный кайф».

Разговор вдохновил Хаягриву и Умапати написать новую листовку:

Листовка объясняла превосходство сознания Кришны над всеми остальными способами «улететь». Там были такие выражения, как «врубиться» и «ловить кайф». Она выступала против применения «методов искусственной стимуляции для достижения самоосознания и расширения внутреннего видения». Некоторые были против, считая, что листовка «слишком уж подыгрывает настроениям хиппи», но Свамиджи сказал, что в этом нет ничего плохого.

Октябрь 1966 года. Томпкинс-сквер-парк был главным парком Нижнего Ист-Сайда. С юга он граничил с Седьмой улицей, застроенной бурыми четырех-пятиэтажными жилыми домами. С северной стороны, по Десятой улице, стояли такие же дома, но немного приличнее, и очень старый домишко, в котором разместилось местное отделение Нью-Йоркской публичной библиотеки. На авеню «Б», куда выходила восточная сторона парка, стояла церковь Святой Бригитты, построенная в 1848 году, когда в округе жили одни ирландцы. Церковь, школа и дом священника занимали большую часть квартала. Западная граница парка проходила по авеню «А», где было много кондитерских, торговавших всякой всячиной: газетами, журналами, сигаретами и крем-содой. Кроме того, там находилось несколько баров и бакалейных лавок, а также пара славянских ресторанчиков, где фирменным блюдом был дешевый борщ и где за трапезой бок о бок сидели украинцы и хиппи.

На четырех гектарах парка росло много высоких деревьев, но не менее половины его площади было вымощено плиткой. Защищая газоны, вдоль дорожек тянулась массивная ограда из кованого железа, высотой чуть больше полутора метров. Извилистая лента забора, многочисленные дорожки и ворота делали парк похожим на лабиринт.

Погода стояла теплая, к тому же день был воскресный, и потому в парке было довольно многолюдно. Почти все скамейки вдоль дорожек были заняты. На них небольшими группами сидели и разговаривали пожилые люди, в основном украинцы, одетые, несмотря на теплую погоду, в старомодные костюмы и свитера. В парке было полно детворы, главным образом пуэрториканцев и негров, а также светловолосых, угрюмых детей из трущоб. Они носились на велосипедах, играли в мяч или пускали летающие тарелки. Площадки для игры в гандбол и баскетбол оккупировали подростки. И, как водится, повсюду бегали бездомные собаки.

От старых времен в парке сохранился небольшой мраморный бельведер (четыре колонны с крышей и фонтанчиком для питья). Надпись на нем гласила: «1891 год». На каждой из четырех сторон красовались слова «Надежда», «Вера», «Милосердие» и «Умеренность». Но кто-то черной краской намалевал на этом сооружении корявые рисунки, неразборчивые имена и инициалы. Сегодня на одной из скамеек расположились музыканты с латиноамериканскими барабанами конга и бонго, и их зажигательные ритмы будоражили весь парк.

Были здесь и хиппи, сильно выделявшиеся среди других. Бородатые мужчины богемного вида и их юные подруги с распущенными волосами, в потертых синих джинсах были все еще непривычным зрелищем. Даже в «плавильный котел» Нижнего Ист-Сайда их присутствие вносило напряженность. Они были выходцами из зажиточных семей, так что в трущобы их привела отнюдь не нужда. На этой почве у них часто возникали конфликты с обездоленными иммигрантами. Всем известное пристрастие хиппи к наркотикам, их бунт против своих родителей и материального благополучия, приверженность к авангардизму — все это делало их презираемым меньшинством и вызывало насмешки окружающих. Но хиппи хотели только одного: делать то, что они считают нужным, и вершить собственную революцию во имя «любви и мира», поэтому их обычно терпели, хоть и не любили.

На Томпкинс-сквер собирались разные группы молодежи и хиппи. Одних объединяла дружба еще со школьной скамьи или употребление одних и тех же наркотиков, других — общность взглядов на искусство, литературу, политику или метафизику. Были тут и влюбленные. Были группы, членов которых на первый взгляд не связывало ничего, кроме общего стремления делать то, что им заблагорассудится. Были и другие, жившие отшельниками, — сидит такой одиночка на скамейке и анализирует эффект кокаина, глядя то вверх, на странно шелестящую листву на деревьях и на голубое небо над домами, то вниз — на мусор у ног, а в это время его мысли беспомощно мечутся от страха к озарению, от омерзения к галлюцинациям, и так несколько часов, пока дурман не улетучится и он снова не превратится в обычного прохожего. Иногда они «зависали» в парке на всю ночь, а с первыми лучами солнца растягивались на скамейках, чтобы немного вздремнуть.

Особенно много хиппи было в парке по воскресеньям. Иногда они просто шли мимо, по дороге на площадь Святого Марка в Гринвич-Вилледж, или же на станцию «Лексингтон-авеню» на Астор-Плейс, или к метро на углу Хьюстон-стрит и Второй авеню, или на Первую авеню, к остановке автобуса, идущего из центра. Через парк было удобно попасть на Вторую авеню, чтобы оттуда поехать в центр, или на Девятую, где можно было сесть на автобус, идущий через весь город. Многие приходили сюда просто так, чтобы выбраться из дома и посидеть с друзьями на свежем воздухе — покайфовать, поболтать или побродить по лабиринту парковых дорожек.

Но как бы ни были велики различия в интересах и наклонностях хиппи, Нижний Ист-Сайд был для всех них мистической страной. Это были не просто грязные трущобы — это было лучшее в мире место для экспериментов с сознанием. Несмотря на грязь, постоянную угрозу насилия и тесноту, в которой обитали жители здешних домов, Нижний Ист-Сайд оставался форпостом «революции расширения сознания». Если вы не жили здесь, не принимали психоделических средств или марихуаны или, по крайней мере, вас не обуревала жажда найти свою свободную религию, то на вас ложилось клеймо невежественного ретрограда, задержавшегося на низшей ступени эволюции сознания и цепляющегося за идеалы «добропорядочных» американцев-материалистов. Именно эти поиски объединяли такую разноликую в остальном толпу хиппи Нижнего Ист-Сайда.

Вот сюда-то, в этот балаган, и пришел вместе со своими учениками Свамиджи, чтобы провести киртан. Несколько преданных пришли пораньше, выбрали в парке лужайку, расстелили ковер (подарок Роберта Нельсона), сели на него и запели «Харе Кришна», подыгрывая на караталах. Тут же к ним подкатили мальчишки на велосипедах и, затормозив у самого ковра и не слезая с седла, уставились на них с нахальным любопытством. Начали собираться зрители.

Тем временем Свамиджи в сопровождении полудюжины своих учеников шел к парку, который находился в восьми кварталах от храма. Брахмананда нес фисгармонию и барабан Свами. Вид Киртанананды, который по просьбе Свамиджи обрил голову и облачился в просторные развевающиеся одежды канареечного цвета, еще больше усиливал общее впечатление. Водители притормаживали у тротуара, а пассажиры вытягивали шею и, разинув рот, смотрели на его вызывающий наряд и бритую голову. Когда преданные проходили мимо какого-нибудь магазинчика, покупатели, подталкивая друг друга, показывали на них пальцами. Люди высовывались из окон квартир, чтобы посмотреть на Свами и его группу, как на парад. Пуэрто-риканская шпана не могла сдержать бурной реакции.

— Эй, Будда! — вопили они. — Эй, пижаму снять забыл!

Они издавали пронзительные крики, подражая боевым кличам индейцев, которые слышали в голливудских вестернах.

«Эй, арабы!» — заорал один шутник и принялся изображать нечто, что, по его мнению, было восточным танцем. Никто на улице не имел ни малейшего представления не только о сознании Кришны, но даже об индийской культуре и обычаях. В их глазах окружение Свами было горсткой сумасшедших «выпендривающихся» хиппи. Но как относиться к самому Свами, они не представляли. Он был другим. Однако и он вызывал подозрения. Впрочем, некоторые, как, например, Ирвинг Хольперн, коренной житель Нижнего Ист-Сайда, испытывал симпатии к этому иностранцу, который «похоже, был очень приличным человеком с добрыми намерениями».

— Хиппи!

— А кто это — коммунисты?

Пока молодежь насмехалась, люди среднего возраста и пожилые качали головами и разглядывали процессию холодно и осуждающе. Путь в парк был омрачен ругательствами, непристойными шутками и напряженностью, но на этот раз их никто не тронул. После успешного киртана на Вашингтон-сквер Бхактиведанта Свами регулярно высылал на улицы Нижнего Ист-Сайда «наряды» из трех-четырех преданных, которые пели, подыгрывая на ручных тарелочках. Один раз их закидали яйцами и воздушными шарами с водой, а иногда они сталкивались с хулиганами, готовыми к драке. Но на них так ни разу и не напали — просто глазели, насмехались и орали вдогонку.

Сегодня соседи решили, что Бхактиведанта Свами и его ученики вышли подурачиться: пройтись по улицам в диковинной одежде, чтобы привлечь к себе внимание и затеять переполох. Соседи считали свою реакцию совершенно естественной для нормального, уважающего себя обитателя американских трущоб.

Итак, сама дорога в парк уже превратилась в приключение. Однако Свамиджи оставался невозмутимым. «Что они говорят?» — спросил он пару раз, и Брахмананда повторял. Свамиджи всегда ходил с высоко поднятой головой, выдвинув подбородок вперед, и это придавало ему вид благородный и решительный. Он обладал духовным зрением и видел, что все находится под властью Кришны, а любой человек был для него вечной душой. Но и без того, даже с мирской точки зрения, его не пугало городское столпотворение. В конце концов, он был видавшим виды жителем Калькутты.

К тому моменту, когда появился Свамиджи, киртан продолжался уже минут десять. Сбросив свои белые туфли, словно у себя в храме, Свами сел на ковер рядом с учениками, которые прекратили пение и выжидающе на него смотрели. На нем был розовый свитер, а на плечах — домотканый плед. Он улыбнулся и, оглядев учеников, задал им ритм: «Раз... два... три-и-и«. Затем он стал громко хлопать в ладоши, продолжая считать: «Раз... два... три-и-и». Зазвенели караталы, сначала невпопад, но он держал ритм, хлопая в ладоши, и ребята подхватили и тоже начали хлопать и неумело звенеть тарелочками, неспешно и размеренно.

Он запел молитву, которую никто из них не знал. Ванде ’хам̇ ш́рӣ-гурох̣ ш́рӣ-йута-пада-камалам̇ ш́рӣ-гурӯн ваишн̣ава̄м̇ш́ ча. Его мелодичный голос, сладкий, как звук фисгармонии, передавал все богатство нюансов бенгальской мелодии. Сидя на ковре под раскидистым дубом, он пел таинственные санскритские молитвы. Никто из его учеников не знал ни одной мантры, кроме "Харе Кришна", но зато они знали Свамиджи. Они отбивали ритм, вслушиваясь в его пение, а в это время по улице грохотали грузовики и вдалеке слышался ритм барабанов конга.

Он пел — ш́рӣ-рӯпам̇ са̄граджа̄там̇ ..., а мимо пробегали собаки, таращились дети, какие-то зубоскалы тыкали пальцами: «Эй, приятель, это что за пастор?». Но его голос был прибежищем, в котором можно было укрыться от противоречивой двойственности этого мира. Ученики продолжали звенеть тарелочками, а он солировал: ш́рӣ-ра̄дха̄-кр̣шн̣а-па̄да̄н ...

Бхактиведанта Свами пел молитвы во славу чистой супружеской любви Шримати Радхарани к Кришне, возлюбленному гопи. Каждое слово, пронесенное через века ближайшими спутниками Кришны, было исполнено глубокого духовного смысла, который понимал только он один. Саха-ган̣а-лалита̄-ш́рӣ-виш́а̄кха̄нвита̄м̇ш́ ча ... Они ждали, когда он начнет петь мантру Харе Кришна, хотя пение и без того захватывало.

Люди все подходили и подходили — чего и хотел Свами. Он хотел, чтобы они пели и танцевали вместе с ним, а теперь того же хотели и ученики. Они хотели быть с ним. Они уже делали это вместе — возле ООН, в Ананда-ашраме, на Вашингтон-сквер... Казалось, это будет продолжаться вечно — они будут собираться, садиться и петь. А он всегда будет рядом.

Наконец он запел — Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна Кришна, Харе Харе / Харе Рама, Харе Рама, Рама Рама, Харе Харе. Ученики подхватили, сначала слишком низко и нестройно, но он еще раз повторил мелодию, и голос его звучал твердо и торжественно. Они отозвались уже смелее, звеня караталами и хлопая в ладоши — раз... два... три-и-и, раз... два... три-и-и. Он снова запел один, а они, ловя каждое слово, хлопали в ладоши, звенели тарелочками и старались поймать его взгляд, обращенный на них из глубин его мудрости, его бхакти. Ради любви к Свамиджи они оборвали все связи с окружающей действительностью и присоединились к его пению. Свамиджи играл на маленьком барабане, левой рукой держа его за ремешок и прижимая к себе, а правой отбивая замысловатые ритмы мриданги.

Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна Кришна, Харе Харе / Харе Рама, Харе Рама, Рама Рама, Харе Харе. Прошло полчаса, но он не чувствовал усталости и по-прежнему пел, а заинтересованных зрителей становилось все больше и больше. Несколько хиппи присели на краешек ковра, скрестив ноги. Подражая преданным, они слушали, хлопали в ладоши и пытались подпевать. Маленькая группа участников киртана начала расти, а люди все подходили и подходили.

Как обычно, его киртан привлек музыкантов.

По всему парку постоянно слонялись одинокие музыканты, и, услышав, что можно подыграть Свами и что им будут рады, они один за другим потянулись к нему. Один саксофонист пришел просто потому, что хорошо звучали ударные и ему захотелось подыграть. Другие, подобно Ирвингу Хольперну, видели в этом нечто духовное и получали удовольствие от приятных звуков. По мере того как музыкантов прибывало, все больше собиралось и прохожих. Свамиджи солировал и пел вместе с хором, а только что подошедшие начали петь вместе с ведущим, и вскоре киртан превратился в несмолкающий хор. После полудня вокруг преданных толпилось уже более сотни человек, и дюжина музыкантов с латиноамериканскими барабанами, бамбуковыми и металлическими флейтами, губными гармошками, деревянными и металлическими трещотками, бубнами и гитарами играла вместе со Свами.

Вскоре подошли Аллен Гинзберг и Питер Орловский с друзьями. Аллен оглядел сцену и уселся посреди поющих. Поэт-патриарх — чернобородый, в очках, с лысиной, обрамленной черными кудрями, — он присоединился к пению, и это прибавило киртану солидности в глазах окружающих. Бхактиведанта Свами, продолжая в экстазе петь и играть на барабане, заметил его и улыбнулся.

Репортер из «Нью-Йорк таймс» подошел к Аллену с просьбой дать интервью, но Аллен отказался: «Не следует мешать человеку, когда он занят поклонением». Представителю газеты «Таймс» пришлось подождать.

Негры и пуэрториканцы тоже частенько музицировали на улицах со своими барабанами, исполняя конгу*. Но эти люди были ни на кого не похожи. Некоторые обрили головы, и это вызывало любопытство. В пении постоянно повторялись одни и те же слова, но и в этом была своя прелесть. Любой мог поучаствовать в пении. Сцена была открыта для каждого. Никаких отгороженных углов. Лица людей светились радостными, одобрительными улыбками, в глазах горело воодушевление, свидетельствующее о реальности такого способа общения, ибо построено оно на серьезной основе, а не просто на барабанных ритмах.

* — Конга — в данном случае, афро-кубинский танец в быстром темпе; получил свое название по музыкальному инструменту, барабану конга. — Примеч. ред.

На Бхактиведанту Свами стоило посмотреть! Он старался петь громко, его брови были сдвинуты, лицо напряжено, вены на висках вздулись, а нижняя челюсть выступала вперед, когда он пел: «Харе Кришна! Харе Кришна!» — так, чтобы слышали все. В его облике было нечто необыкновенно притягательное, внушавшее симпатию. При этом он вкладывал в пение все силы, так что иногда оно становилось напряженным, и весь вид его говорил о предельной сосредоточенности.

Это была не демонстрация йогических упражнений в загородном ашраме или молчаливое стояние за мир, это было чистым воспеванием Свами "здесь и сейчас". Это было нечто новое, небывалое, и в этом мог поучаствовать каждый. Местным жителям, похоже, понравилось. Собралась такая толпа, что даже торговец мороженым подкатил свой лоток поближе. Рядом со Свами расположилась компания белобрысых ребятишек лет пяти-шести — они сидели просто так, от нечего делать. Неподалеку стоял, пристально уставившись на него, польский мальчик. Кто-то зажег ладан на раскаленных углях в металлической жаровне, и сладковатый дым обволакивал флейтистов, барабанщиков и поющих.

Свамиджи подал ученикам знак, и, поднявшись, они начали танцевать. Высокий, худой Стрьядхиша танцевал, подняв руки. Задние карманы у него были набиты листовками «Вечный кайф!». Рядом с ним в черной водолазке, с крупными четками на шее, раскачивался в танце Ачьютананда — его длинные, волнистые, почти курчавые волосы совсем растрепались. Вслед за ними поднялся Брахмананда. Они с Ачьютанандой встали лицом друг к другу, с поднятыми руками, как на картине с изображением киртана Господа Чайтаньи. Те, у кого были фотоаппараты, протиснулись поближе. Ребята танцевали, переступая с ноги на ногу, и были похожи на ангелов. Они танцевали «Свами-степ», и их большие красные четки раскачивались в такт движениям.

Типично индийским движением головы Свамиджи выразил одобрение и поднял руки, приглашая остальных присоединиться к танцующим. Большинство его учеников начали танцевать, и даже несколько хиппи из толпы поднялись, тоже решив попробовать. Свамиджи хотел, чтобы в санкиртане пели и танцевали все. Танец представлял собой мерное покачивание из стороны в сторону, танцующие переступали босыми ногами по ковру, руки их были подняты вверх, пальцы протянуты к небу, раскинувшемуся над ветвями осенних деревьев. Тут и там в толпе отдельные люди впадали в экстаз: какая-то девушка, закрыв глаза, играла на кастаньетах и как завороженная покачивала головой. На нее с осуждением смотрела пожилая полька в косынке, с высохшим морщинистым лицом. В толпе тут и там стояли группы пожилых женщин в платочках, некоторые из них были в солнцезащитных очках; они оживленно беседовали, показывая пальцем на то, что привлекало их внимание в киртане. Киртанананда был единственным, кто надел дхоти, что делало его похожим на Бхактиведанту Свами в молодости. Золотистые теплые лучи послеполуденного осеннего солнца падали на фигуры танцующих, которые отбрасывали длинные тени.

Фисгармония не смолкала. Парень в военной куртке извлекал из деревянной флейты атональные импровизации. И все же звуки инструментов сливались в одну мелодию, а над ними снова и снова взмывал голос Свами. Так продолжалось несколько часов подряд. Свамиджи сидел прямо и только иногда, закончив строчку мантры, слегка передергивал плечами, прежде чем перейти к следующей. Его ученики сидели рядом, на том же самом ковре, и глаза их горели духовным экстазом. Наконец Свамиджи остановился и поднялся.

Они поняли, что сейчас он начнет говорить. Было четыре часа дня, и теплое осеннее солнце все еще стояло высоко в небе. Вокруг царила атмосфера всеобщего умиротворения, а публика стала более внимательной: чувствовалось, что от сосредоточенного слушания мантры люди успокоились. Он начал речь с того, что поблагодарил всех за участие в киртане.

— Пению «Харе Кришна», — сказал он, — положил начало Шри Чайтанья Махапрабху, который жил пятьсот лет тому назад в Западной Бенгалии. Харе означает "О энергия Господа", Кришна — это Господь, а Рама — тоже одно из имен Верховного Господа, которое означает "высшее наслаждение".

Ученики сидели у его ног и слушали. Раярама смотрел на Свамиджи, закрываясь рукой от солнца, а Киртанананда слушал, склонив голову к земле, словно настороженная птица.

Свамиджи стоял под сенью раскидистого дуба в классической позе оратора — выпрямившись и непринужденно сложив руки. Светлые шафрановые одежды ниспадали изящными складками. Дерево за его спиной пришлось как раз кстати и придавало всей сцене живописный вид; на толстом стволе дрожали солнечные блики. Дальше, в конце аллеи, возвышалась колокольня церкви Святой Бригитты. Справа стояла невысокая полная женщина средних лет, в платье и с прической, которые вышли из моды четверть века назад. Слева была девица-хиппи в джинсах в обтяжку, а рядом с ней, скрестив на груди руки, — молодой негр в черном свитере. Рядом с ними стоял мужчина с ребенком на руках, за ним — бородатый молодой уличный садху с волосами, расчесанными на прямой пробор, и два вполне заурядных коротко подстриженных парня со своими юными подругами. Многие из присутствующих, хотя и стояли недалеко от Свами, начали отвлекаться и смотреть по сторонам.

Бхактиведанта Свами рассказал о существовании трех уровней — чувств, ума и разума, выше которых находится духовный уровень. Повторяя мантру Харе Кришна, сказал он, мы поднимаемся на духовный уровень, и это — самый легкий способ вновь обрести некогда утраченное нами вечное сознание, исполненное счастья. Он пригласил всех на программу на Второй авеню, 26, и завершил свою короткую речь словами: «Большое спасибо. Пожалуйста, пойте вместе с нами». Затем он сел, взял барабан и снова начал киртан.

Для семидесятилетнего человека было довольно рискованно несколько часов подряд бить в барабан и громко петь, но он пошел на этот риск ради Кришны. Все складывалось слишком хорошо, чтобы останавливаться. Он приехал из далекого Вриндавана, пережил тяжелые дни в «Обществе йоги», которое не имело ничего общего с Кришной, и всю зиму прозябал в безвестности. Америка уже много сотен лет ждала имен Кришны. Мантра пришла в Америку не из восторженных отзывов Торо и Эмерсона на английские переводы «Гиты» и Пуран и не из знаменитой речи Вивекананды об индуизме на Всемирном конгрессе религий в Чикаго в 1893 году. И теперь, когда Бхактиведанта Свами наконец-то принес сюда кришна-бхакти, которая потекла, словно Ганга, несущая свои воды к морю, поток этот нельзя было останавливать. Сердцем он чувствовал огромное желание Господа Чайтаньи спасти падшие души.

Он знал: такова воля его духовного учителя и Господа Чайтаньи Махапрабху, хотя кастовые брахманы в Индии вряд ли одобрили бы его общение с этими неприкасаемыми — помешанными на наркотиках американскими мясоедами и их подружками. Но Свамиджи объяснял, что поступает в полном соответствии с писаниями. В «Бхагаватам» ясно сказано, что сознание Кришны нужно нести всем народам мира. Любой человек — индивидуальная душа, и пение святого имени Господа может поднять на высочайший духовный уровень любого, независимо от его происхождения. Какие бы грехи ни совершали эти люди, они были достойны сознания Кришны. Томпкинс-сквер тоже входил в планы Кришны; он был одним из уголков Земли, эти люди принадлежали к человечеству, а повторение «Харе Кришна» было дхармой нынешнего века.

Наступал вечер. Они шли домой — мимо магазинов и перенаселенных домов, в сопровождении десятка человек, у которых пение вызвало интерес. И снова в адрес Свами сыпались выкрики и насмешки, но спутники его все еще ощущали дух пережитого ими в парке экстаза, и это позволило им легко перенести колкости в свой адрес. Бхактиведанта Свами был особенно спокоен. Серьезный, погруженный в свои мысли, он шел с высоко поднятой головой и молчал. Но глаза его точно подмечали места, мимо которых они проходили. Свами обменивался взглядами с людьми, когда шел по Седьмой улице, мимо церквей и похоронных контор, когда поворачивал с Первой авеню на Вторую — улицу с оживленным дорожным движением, когда шел по Второй авеню мимо винных и продуктовых магазинов, автоматических прачечных, гастрономов, здания «Христианского и миссионерского альянса», дворца «Межконтинентального ресторана Кох-и-нур», мимо Церкви Рождества и, наконец, когда подходил к дому №26.

Там уже собралась толпа молодежи из парка, ожидавшая, когда придет Свами и откроет двери. Им хотелось побольше узнать о танце, о пении, о пожилом свами и его учениках, которые устроили в парке это прекрасное действо. Они вошли внутрь. Самые робкие и нерешительные остались на улице, они с независимым видом прохаживались по тротуару, ждали, курили, заглядывали в окно, пытаясь разглядеть картины на стенах. Войдя, Свамиджи сразу направился к своему возвышению и сел; столько народу в этом храме еще никогда не было. Он снова заговорил о сознании Кришны, и его речь лилась свободным потоком, когда он цитировал санскритские тексты, объясняя слушателям смысл того, что они только что видели в парке. Он сказал, что каждый должен все время петь святое имя так же, как они делали это сегодня..

Девушка с длинными волосами, которая сидела рядом с помостом и, казалось, пребывала в трансе, подняла руку и сказала: «Когда я пою, я чувствую сильный прилив энергии к центру лба, а затем появляется гудение и красноватый свет».

— Просто продолжайте, — ответил Свамиджи. — Это пройдет.

— А к чему же тогда приводит это пение? — она, казалось, уже вышла из транса.

— Пение приводит к пению, — ответил он. — Вот, например, вы произносите имя своего любимого. Если вы сильно любите кого-то, вам хочется без конца повторять его имя, снова и снова, просто из любви.

Тут один из гостей заговорил, не поднимая руки:
— А может, это просто гипноз? Например, если я буду постоянно петь «Кока-Кола», не будет ли это то же самое?

— Нет, — ответил Свами. — Выберите любое слово и попробуйте повторять его хотя бы десять минут — вам противно станет. Но мы поем круглые сутки и не испытываем никакой усталости. Мы даже чувствуем прилив энергии.

Сегодня вопросы были серьезными. Все собравшиеся участвовали в киртане и теперь искали философское объяснение тому, что испытали. Ученики Свами сочли это победой, а еще — почувствовали личную ответственность как хозяева и наставники для вновь пришедших. Свамиджи попросил Киртанананду приготовить для гостей прасад, и вскоре тот появился, неся в бумажных стаканчиках сладкий рис.

— Процесс повторения мантры предназначен для очищения ума, — сказал Бхактиведанта Свами. — У нас столько ложных представлений о том, кто мы, как устроен мир, кто такой Бог и каковы отношения между нами. Богом и миром. У нас столько заблуждений! Пение поможет нам очистить ум. И тогда вы поймете, что оно неотлично от Кришны.

Один парень, который пришел в компании с длинноволосой девушкой, залепетал что-то бессвязное: «Да. Нет. Я... Я... Я...»

Юноша: Иногда — да, иногда — нет.

Бхактиведанта Свами: Нет. Просто существуют разные виды страданий. Это все понимают. И только из-за нашего невежества нас это не беспокоит. Взять, к примеру, человека, который уже давно страдает. Он забыл, что такое счастье. Точно так же страдания присутствуют всегда. Например (обращаясь к юноше и его подружке), представим, что вы молоды. Хотелось бы вам состариться?

Свамиджи: Да, и это условие приносит страдание.

Свамиджи: А?

Юноша: А что такое болезнь?

Свамиджи: О, вы никогда не болели? Вы никогда не страдали от болезней? (На лице Свамиджи появилось крайне недоверчивое выражение.)

Юноша: У меня... Ну, у меня были свинка, корь и коклюш... Но они у всех бывают, и никто пока не умер. (Некоторые из слушателей смеются.)

Свамиджи: Все могут страдать, но это не значит, что страданий нет. Мы должны признаться себе в том, что постоянно страдаем.

Юноша: Если б я никогда в жизни не испытывал счастья, то наверняка не представлял бы себе, что такое страдание.

Свамиджи: Испытывали. Но забыли. Вы уже много раз умирали. У вас есть такой опыт, но вы забыли об этом. Забыть — это не оправдание. К примеру, ребенок может забыть о какой-то неприятности. Но это не означает, что неприятности не было.

Было уже совсем поздно, когда Бхактиведанта Свами наконец добрался до своей квартиры. Один из ребят принес ему чашку горячего молока. Кто-то заметил, что они, наверное, должны петь в парке каждую неделю. «Каждый день», — ответил Свамиджи. Хотя в комнате оставалось еще человек шесть, он прилег на свой тоненький матрас. Он говорил еще несколько минут, потом голос его стал стихать, фразы стали отрывочными. Казалось, он задремал. Было десять вечера. Ребята вышли на цыпочках, бесшумно затворив за собой дверь.

10 октября 1966 года. Было раннее утро. Солнце еще не взошло, и Свами еще не спустился. Сатсварупа и Киртанананда сидели в храме на полу и читали вырезку из утренней «Таймс».

Сатсварупа: А-а...

( Смех)

Свами спустился, чтобы прочитать лекцию. Утро было прохладное, поэтому он надел розовый свитер с высоким воротом, купленный для него учениками в магазине на Садовой улице. Ученики тоже носили похожие свитера — это стало чем-то вроде униформы. Ни словом не обмолвившись о статье в «Таймс», Свамиджи сразу же приступил к пению санскритских молитв. Ванде ’хам̇ ш́рӣ-гурох̣ ... — «Я предлагаю поклоны моему духовному учителю...». Затем он запел «Харе Кришна», и ребята подхватили. «Пойте тише», — предупредил он.

Но не успел он это сказать, как из щелей в потолке начала капать вода. Сосед сверху не был большим любителем ранних утренних киртанов и начал стучать ногой по полу, давая понять, что потоп не случаен.

— Что там такое?

Свамиджи взглянул наверх, обеспокоенный, но с некоторой долей веселья. Ребята смотрели по сторонам — вода текла сразу в нескольких местах.

— Принесите какую-нибудь посуду, — попросил Свами.

Кто-то побежал наверх, в квартиру Свамиджи, чтобы принести с кухни кастрюли. Вскоре вода с потолка, из трех разных мест, капала в три посудины.

— Как он это делает? — недоумевал Умапати. — Неужели льет воду прямо на пол?

Бхактиведанта Свами попросил Брахмананду подняться и поговорить с соседом, пообещав, что киртан будет тише. Затем он попросил всех рассесться посреди "капели" и кастрюль и продолжать.

— Тише, — говорил он. — Тише.

Вечером храм был полон гостей.

— Верховный Господь настолько добр, — говорил Бхактиведанта Свами, — что хочет общаться с вами. Вам следует принять Его. Постоянно пойте «Харе Кришна». Это санскрит, и некоторые из вас не понимают слов. И все-таки пение «Харе Кришна» настолько привлекает, что, когда мы пели в парке, участие приняли все — и пожилые леди, и джентльмены, и юноши, и девушки... Но есть и недовольные. Например, каждый день нам поступают жалобы, что движение санкиртаны беспокоит кое-кого из наших соседей.

Равиндра-Сварупа шел по Второй авеню на утреннюю лекцию Свами. Вдруг из магазинчика, торгующего выпечкой, прохладительными напитками, сладостями и газетами, выбежал его знакомый и сообщил:

— Слушай, тут в газете про вашего Свами пишут! Ты видел?

— Ага, — ответил Равиндра-Сварупа, — в «Нью-Йорк таймс».

— Да нет! — сказал друг. — В сегодняшней газете.

Он вынул свежий номер «Другого Ист-Вилледж». На первой полосе Равиндра-Сварупа увидел черно-белое фото Свами, стоящего с изящно сложенными на животе руками на фоне большого дерева на Томпкинс-сквер. Свами обращался к небольшой кучке людей, расположившихся поблизости, а у его ног сидели ученики. За спиной у него вырисовывался силуэт высокой колокольни церкви Святой Бригитты.

Заголовок взывал: «Скорее спасите Землю!», а под ним красовалась мантра: Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна Кришна, Харе Харе / Харе Рама, Харе Рама, Рама Рама, Харе Харе. Внизу, под ней, была приписка: «См. центральный разворот». Изображение занимало всю первую страницу.

Равиндра-Сварупа взял газету и открыл ее на центральном развороте. Там оказалась длинная статья и большая фотография Бхактиведанты Свами. Фотографу удалось запечатлеть его счастливую улыбку; левая рука Свамиджи касалась головы. Друг вручил газету Равиндра-Сварупе, и тот поспешил в храм. Там он сразу же направился к Свамиджи, чтобы показать газету, и за ним поспешили еще несколько ребят.

— Смотрите! — Равиндра-Сварупа протянул Свамиджи газету. — Самая крупная из здешних газет! Ее читают все.

Свамиджи широко раскрыл глаза.
— «Скорее спасите Землю!» — прочитал он вслух и посмотрел на лица ребят.

Умапати и Хаягрива громко думали вслух, что бы это могло значить — «Скорее спасите Землю!». Очередной каламбур на тему экологии? Призыв к предотвращению угрозы ядерной войны? Или просто насмешка над проповедническим духом Свамиджи?

— Ну ладно, — сказал Умапати, — в конце концов, это «Другой Ист-Вилледж». Там может быть что угодно.

— Свамиджи действительно спасает Землю, — сказал Киртанананда.

— Пытаемся, — ответил Бхактиведанта Свами. — Все по милости Кришны.

Он с серьезным видом надел очки, которыми обычно пользовался только во время чтения «Бхагаватам», и внимательно просмотрел страницу сверху донизу. Это было странное зрелище: Свамиджи с газетой в руках. Он начал перелистывать страницы и, увидев на центральном развороте свою фотографию, засмеялся. Затем замолчал и погрузился в чтение.

— Ну что ж, — сказал он, — читай вслух, — и отдал газету Хаягриве.

— Однажды... — начал Хаягрива.

Это была аллегория о нескольких богословах, которые убили в церкви пожилого человека, и газеты запестрели сообщениями, что Бог мертв. Но, говорилось дальше, некоторые люди не поверили этому. Они откопали тело и обнаружили, что это «был не Бог, а Его рекламный агент: организованная религия. В мгновение ока радостная новость разнеслась по свету. Бог жив!... Но где Он?». Хаягрива читал с выражением, а слушатели сидели как завороженные.

В специальном приложении к «Нью-Йорк таймс» было опубликовано обращение, предлагающее награду за любую информацию, которая могла бы пролить свет на местонахождение Бога. Это обращение подписали Мартин Лютер Кинг и Рональд Рейган, но ответа так и не поступило. Люди начали беспокоиться и задавать вопросы. «Бог, — говорили некоторые, — живет в кусочке сахара». Другие шептали, что священная тайна заключена в сигарете.

Тем временем один старик, которому в этом году перевалило за семьдесят, забрел в Нью-Йорк, в Ист-Вилледж, и принялся доказывать миру, что он знает, где искать Бога. Всего за каких-то три месяца этот человек, Свами А.Ч. Бхактиведанта, сумел убедить самую крутую в мире аудиторию — богему, хиппи, «кислотников» и курильщиков травки — в том, что он знает путь к Богу: «забудь-обо-всем», «громко-пой» и «будь-с-нами». Этот святой нового типа предлагает метод «расширения сознания», который (при всем нашем уважении к доктору Лири) слаще ЛСД, дешевле марихуаны и которым совершенно не интересуются легавые. Как это возможно? «Благодаря Кришне», — говорит Свами.

Ребята разразились радостными криками и аплодисментами. Ачьютананда принес извинения Свамиджи за язык статьи:
— Это газета хиппи.

— Ничего страшного, — сказал Свами. — Он написал как сумел, но сказал, что мы можем дать людям Бога. Люди говорят, что Бог мертв. Однако это ложь. Мы не скрываем: «Бог здесь». Кто будет это отрицать? Теологи и им подобные могут говорить, что Бога нет, но вайшнав даст вам Господа — бескорыстно, как то, без чего не обойтись: «Вот Бог». И автор это заметил. Это здорово. Сохраните газету. Это очень важно.

Статья была длинной. «Циничный житель Нью-Йорка, — говорилось в ней, — может найти живое, зримое и осязаемое свидетельство существования Бога на Второй авеню, 26, по понедельникам, средам и пятницам с семи до девяти вечера». В статье описывались вечерние киртаны, приводились выдержки из лекций и упоминалось о «ритмичном, гипнотическом пении шестнадцати слов: Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна Кришна, Харе Харе / Харе Рама, Харе Рама, Рама Рама, Харе Харе, которые часами поются под аккомпанемент бронзовых тарелочек, колокольчиков, причем все это сопровождается хлопаньем в ладоши». Свамиджи отметил, что статья совершенна — просто потому, что в ней напечатана мантра.

В статье приводились слова одного из учеников Свами:

Без всякого сарказма в газете упоминалось о строгих запретах Свами на кофе, чай, мясо, яйца и сигареты, «не говоря уже о марихуане, ЛСД, алкоголе и недозволенных половых отношениях». Было очевидно, что автор восхищен Свамиджи, «этим энергичным пожилым человеком, подлинным представителем философии персонализма, которая утверждает, что Единый Бог — личность и что Его тело духовно». В конце статьи автор намекал, что подобные события будут происходить на Томпкинс-сквер каждый выходной. «Там, под сенью холма Ховинга, Бог живет в экстатическом танце и пении».

12 октября 1966. На этот день был намечен «карнавал любви», праздник, посвященный недавно принятому в Калифорнии закону, запрещавшему хранение ЛСД. Устроители карнавала приглашали всех прийти в Томпкинс-сквер-парк в ярких, необычных одеждах. Хотя преданные не имели никакого отношения к законам об ЛСД, они решили воспользоваться карнавалом как еще одной возможностью для распространения мантры Харе Кришна. Получив от Свами благословение, они, с ручными тарелочками и самодельным бубном, отправились в парк.

На фоне других участников, пришедших на праздник в вареных футболках и джинсах в стиле тай-дай, карнавальных костюмах и с разрисованными лицами, преданные, в темных джинсах и легких куртках на «молнии», выглядели довольно скромно. На сейшен пришел даже клоун из цирка. Тьюли Капферберг из рок-группы «Фагз» нес американский флаг, звезды на котором складывались в слово «любовь». Но в целом все напоминало какую-то пародию: сборище странных, одурманенных молодых людей, топтавшихся под деревом, под которым всего несколько дней назад пел и говорил Свамиджи.

Ученики Свамиджи протиснулись сквозь толпу, в самый центр, и запели «Харе Кришна». Толпа окружила их. Все были настроены дружелюбно — праздник проходил спонтанно, и участники собрались здесь без определенной цели. Идея карнавала состояла в том, чтобы выразить любовь и устроить парад видений, которые вызывает ЛСД. Но ничего особенного не происходило: позади, на парковых скамейках, сидели хиппи, созерцавшие мир сквозь цветные стекла очков, кто-то бродил с пучком курящихся благовоний... Но киртан быстро собрал вокруг себя толпу.

Киртанананда в легкой вязаной шапочке на бритой голове стоял рядом с Джаганнатхой, который играл на ручных тарелочках и, со своими очками в темной оправе и вьющимися волосами, напоминал большую рогатую сову. Умапати, тоже игравший на караталах, казалось, задумался. Брахмананда сидел перед ними с закрытыми глазами и, широко раскрывая рот, пел «Харе Кришна». Рядом с ним расположился меланхоличный Рафаэль, а около него — Равиндра-Сварупа с аскетичным худым лицом. За происходящим наблюдал стоящий неподалеку полицейский.

Хиппи потихоньку втягивались. Их пригласили в парк, но там не оказалось ни центральной площадки, ни лекции, ни даже громкоговорителя... А тут они начали хлопать и раскачиваться в такт, присоединяясь к пению, словно пришли сюда именно за этим. Пение становилось все сильнее, и через час все присутствующие пустились в пляс. Взявшись за руки, поглощенные пением «Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна Кришна, Харе Харе / Харе Рама, Харе Рама, Рама Рама, Харе Харе», они прыгали и танцевали, окружив дерево и учеников Свамиджи. Для хиппи этот праздник стал настоящим «карнавалом любви», ибо здесь они нашли любовь и мир, которые так искали, — нашли их в пении мантры Харе Кришна. Мантра стала чем-то вроде гимна. Она наполнила жизнью и смыслом этот «карнавал любви», тем смыслом, ради которого они здесь собрались. Они мало что знали о мантре, но приняли ее как что-то очень глубокое, находящее в душе отклик, как метафизический звук — и настроились на него. Даже клоун принялся петь и танцевать. Только полисмен оставался равнодушным и строгим, хотя и убедился в том, что новое мероприятие было исключительно мирным. Танец продолжался, и лишь наступившие сумерки положили конец «карнавалу любви».

Преданные поспешили назад, к Свамиджи, чтобы поскорее рассказать ему обо всем, что произошло. Он сидел за столом и переводил «Шримад-Бхагаватам». Хотя сам он не присутствовал на киртане, ученики действовали по его указанию, поэтому, даже не покидая своей комнаты, он занимался распространением пения «Харе Кришна». Сейчас он сидел, ожидая отчета.

С горящими глазами и сияющими лицами, ребята ворвались в комнату и слегка охрипшими голосами начали рассказывать о сегодняшних событиях. Старательно пели не только они: к преданным присоединились еще сотни людей, которые пели и танцевали в большом хороводе.

— Свамиджи, это надо было видеть! — восклицал Брахмананда осипшим от пения голосом. — Это было потрясающе, изумительно!

Бхактиведанта Свами переводил взгляд с одного лица на другое и постепенно сам стал похож на своих учеников — ликующих и полных надежды на то, что пение «Харе Кришна» никогда не прекратится. Они доказали, что это пение может повести за собой движение любви и мира. Оно может расти, и сотни людей примут в нем участие.

— Распространение мантры Харе Кришна зависит от вас, — сказал им Свамиджи. — Я уже старик, а вы молоды, и сделать это в ваших силах.

13 октября 1966 год. Газета «Вилледж войс» поместила четыре большие фотографии с «карнавала любви». В статье говорилось:

18 октября 1966 год. Было воскресенье, и они вновь отправились в Томпкинс-сквер-парк. Как и в прошлый раз, Свамиджи играл на бонго. Он сидел на коврике, залитый светом осеннего солнца. Его проворные пальцы с обычной виртуозностью били по мембране, создавая причудливые ритмы. Мелодичным и от природы уверенным голосом он возносил молитвы учителям прошлого: Бхактивиноде, Гауракишоре, Бхактисиддханте — вековой ученической преемственности, живым представителем которой он являлся в это время, в шестидесятые годы двадцатого столетия, в этой далекой части света. Он пел их имена с уважением, почтением и любовью, как слуга, сидя под высоким дубом, среди лабиринта парковых изгородей, в окружении американских последователей.

И вновь свершилось чудо. На сей раз хиппи подключались гораздо смелее. Снова пришел Аллен Гинзберг, и вокруг собралось около сотни людей, привлеченных пением Бхактиведанты Свами: Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна Кришна, Харе Харе / Харе Рама, Харе Рама, Рама Рама, Харе Харе. Из сотен людей, проходивших мимо, некоторые задерживались ненадолго, а потом уходили, другие решали посидеть и попеть несколько минут, а кто-то остался до самого конца. И лишь немногие — очень немногие — оценили встречу со Свами как переломный момент в жизни.

Боб Коренз искал Свами. В тот день он прогуливался по парку с модно одетой женой и двухлетним сыном Эриком. Двадцатишестилетний Боб работал старшим инспектором в городском отделе социальной защиты Нью-Йорка. Он вырос в Вашингтоне, и там же встретился со своей женой. У него было полное лицо, высокий лоб, чистый голос и спокойный взгляд.

Боб не считал, что в должности социального работника приносит реальную пользу, — его подопечные на протяжении многих лет не меняли ни убеждений, ни привычек. Они с женой частенько захаживали в закусочные Ист-Вилледж и посещали лекции Лири и Олперта по расширению сознания, а недавно приняли участие в Марше мира. Боб чувствовал, что его надежды на степень магистра и лучшую квартиру бесперспективны, и искал чего-то другого.

Каждое утро по пути на работу Боб проходил мимо магазинчика Свами. Однажды, заинтересовавшись, он приостановился и заглянул в окно, но увидел лишь пустую комнату, коврики из сухой травы на полу и кого-то из ребят. «Похоже, буддисты», — подумал он. Дверь была открыта, оттуда вышел юноша и пригласил его войти.

— Нет, спасибо, — ответил он, а про себя подумал: «Не хочу иметь ничего общего с буддистами» — и пошел на работу.

Однажды в магазине для наркоманов он взял один из томов «Бхагаватам» (в переводе Свамиджи), пролистал его и, решив, что это слишком сложно и для него недоступно, положил книгу обратно. Статья в «Другом Ист-Вилледж» подхлестнула его интерес. Он подумал, что, может быть, это последнее воскресенье, когда в парке будут петь, — приближались холода. И Боб направился в парк, в надежде найти Свами и его поющих последователей. Его жена шла рядом, везя в коляске Эрика. Вдруг до него долетел звон ручных тарелочек и ритмичное хоровое пение, доносившееся из южной части парка. Сообразив, что это и есть музыка Свами, он отправился на звук, а жена осталась покачать Эрика на качелях. Боб подошел поближе и, протолкавшись через толпу, увидел группу киртана и Свами, сидящего под деревом. Никем не замеченный, он застыл среди сотен слушателей.

«Я - причина всего», — думала 19-летняя Джуди Козловски. — «Все, что я вижу, сотворено мною, я - Всевышний. Все принадлежит мне». Когда мысль о том, что она - Бог, овладела Джуди, она позабыла и своего отца, и все остальное. Но одно ее смущало: «Если я Бог, то почему не могу всем управлять? И почему мне так страшно принимать ЛСД?».

Джуди была учащейся Городского колледжа Нью-Йорка и специализировалась на изучении живописи и истории. Она брала уроки игры на гитаре у преподобного Гарри Дэвиса, блюзового певца и христианского проповедника, который обучал ее печальному искусству соула*. Но сегодня под воздействием ЛСД на нее снизошло откровение, что она — Бог. Она поссорилась с отцом, который казался ей непонимающим, холодным и далеким от нее, бросила родной дом в Бронксе и направилась в центр. Она собиралась навестить подругу, и ей надо было пройти через Томпкинс-сквер. Когда Джуди вошла в парк, киртан был в самом разгаре, но из-за толпы она не могла ничего разглядеть. Она пробралась сквозь толпу и увидела нескольких мужчин, танцевавших с поднятыми руками, у одного из которых была обрита голова, а другие были с бородами. Еще она увидела Свами — он сидел на ковре и играл на барабане.

* — Соул — джазовый стиль, близкий к блюзу, отличающийся настроением печали. — Примеч. ред.

Дэну Кларку исполнилось двадцать пять. Он был худощавым, энергичным, в очках с толстыми линзами в роговой оправе, — авангардный кинорежиссер, его первый фильм назывался «Возрождение». Он был решительным противником войны во Вьетнаме и проходил альтернативную службу в детском приюте. Он состоял в СДО* и в Лиге противников войны. Во время демонстрации протеста его арестовали и на неделю отстранили от работы за ношение пацифистского значка и черной повязки на рукаве. Он увлекался буддизмом, немного «приправляя» его наркотиками. «Всё — это ничто, а ничто — это всё» — таков был его девиз, и он ходил, повторяя его постоянно, как мантру. Но (по крайней мере, психологически) он чувствовал, что ему не хватает духа преданности; медитация на пустоту быстро утратила вкус новизны.

* — «Студенты за демократическое общество» — американская студенческая организация, достигшая своего расцвета в середине и конце шестидесятых годов XX века, известная своим активным протестом против вьетнамской войны. — Примеч. пер.

Сегодня Дэн пришел в парк, чтобы отыскать Свами и услышать его пение, о котором читал в «Другом Ист-Вилледж». Как-то раз, несколько месяцев назад, он уже видел Свами, когда ждал автобуса на остановке напротив его дома. Тогда Дэн направлялся с другом на репетицию шоу, а друг на минутку зашел в «Закусочную Сэма». В тот момент на первом этаже в доме напротив он увидел индийца в оранжевых одеждах, с бритой головой, который читал лекцию небольшой группе молодых людей.

Но Дэн жил всего в нескольких кварталах от магазинчика и частенько проходил мимо. Однажды на несколько минут он остановился у витрины, чтобы рассмотреть прикрепленную к стеклу обложку «Шримад-Бхагаватам».

Они с женой шли по мощеной парковой дорожке. Дэн искал Свами, но не имел представления о том, как выглядит предмет его поисков. Он ожидал увидеть экзотические одеяния и услышать пение в буддийском стиле, но не нашел ничего подобного. Тогда он махнул рукой на свое намерение и стал просто бродить по дорожкам, наблюдая за гулявшими в парке людьми. Вдруг его внимание привлекла большая толпа, собравшаяся вокруг каких-то, как ему показалось, музыкантов. Ему понравились звуки их музыки: звенящее «раз-два-три-и-и, раз-два-три-и-и» — простой и в то же время яркий и притягательный ритм. Он увидел над толпой несколько поднятых рук и подумал, что в кругу, должно быть, танцуют фламенко. Но мелодия, сопровождавшая ритм, — это было явно не фламенко — захватила его и все больше влекла к поющим. Дэн пробирался сквозь толпу, подходя ближе и ближе, пока наконец не увидел того, кто пел, а также танцующих и покачивающих поднятыми руками людей. Этот танец показался ему некоей смесью индейского и азиатского танца. Все это, похоже, пришло из глубин древности. Дэн понял, что это и есть ребята из «Харе Кришна», но не увидел на них никаких необычных одеяний — лишь привычные одежды жителей Нижнего Ист-Сайда. И где же Свами? Затем он заметил и его, сидящего в сторонке и играющего на маленьком барабане. Глаза его были закрыты, а брови сосредоточенно сведены.

После второго киртана Свами и его ученики скатали ковер, собрали инструменты и ушли.

Боб вернулся туда, где жена качала на качелях ребенка, но образ Свами стоял перед его мысленным взором: «Он ни на кого не похож». Сильный акцент Свами мешал Бобу его понимать, но он все равно решил сходить на днях в магазинчик и послушать его выступление. «Это настоящий вождь», — думал Боб.

Дэн с женой пошли дальше гулять по парку, наблюдая за разными группами музыкантов. Его жена удивилась, что Дэн, обычно такой застенчивый, принялся танцевать на киртане. Он сказал, что, наверное, как-нибудь зайдет в магазинчик, чтобы послушать Свами.

Джуди стояла на одном месте, погруженная в свои галлюцинации. В руках она держала листовку «Вечный кайф!», которую перечитывала снова и снова. Пока она думала, что все это, наверное, пришло с другой планеты, к ней подошел какой-то человек и спросил: «Не хотите ли сходить туда, где живет Свами?». Она кивнула.

В магазинчике один из преданных угостил Джуди прасадом — чапати, а затем пригласил ее к Свами. Она вошла в большую комнату, полную душистого дыма. Там стояли высокие цветочные вазы, а по полу были разбросаны семена кунжута. Она увидела Свами, склонившегося в поклоне перед небольшим портретом Господа Чайтаньи и Его спутников. Потом Свами поднялся и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Джуди решила, что он, наверное, кланяется самому полу. Все вокруг тихо повторяли мантру, перебирая четки, и хотя она не могла разобрать слов, все казалось ей очень мирным и спокойным. Один из учеников Свами сказал, что можно пройти вместе с ним в дальнюю комнату, и она с любопытством подчинилась. Свами сидел на коврике и, казалось, излучал сияние. В комнате было еще с десяток человек.

Бхактиведанта Свами спросил, понравилось ли ей пение в парке, и она ответила:
— Я была очарована.

— Вы живете где-то рядом?

Джуди вспомнила, что она — всепроникающая Истина, и ответила, как ей казалось, очень таинственно:
— О, я живу о-о-оч-ч-ень близко.

— Прекрасно, — сказал Свамиджи. — Тогда вы сможете приходить по утрам на наши киртаны и лекции.

Тут до Джуди дошло, что живет она не так уж и близко, в Бронксе, и чтобы посещать лекции Свами, ей придется добираться до храма часа полтора. Но она решила, что, поскольку он ее пригласил, она придет. Потом ей пришло в голову: «Все это — плод моего воображения». Но Свамиджи, словно услышав, заверил ее:
— Этот метод духовного совершенствования вовсе не является плодом чьего-либо воображения. Он очень древний, очень простой и возвышенный.

Он откинулся назад и добавил:
— Мы вечны, а все, что нас окружает, — временно.

Джуди начала постепенно выходить из-под действия ЛСД. Когда она попрощалась со Свами, было уже поздно. Она хотела остаться на ночь, но ребята ей не позволили. Однако она твердо решила к ним присоединиться.

Бобу показалось совершенно естественным последовать тому, что он увидел в парке. Он начал ходить на вечерние программы, читать «Бхагаватам» и повторять мантру. Он вставил в рамку картинку, вырезанную из суперобложки «Бхагаватам» (с изображением духовного мира), и поставил ее на свой маленький самодельный алтарь. Он предлагал картине цветы и сидел перед ней, повторяя «Харе Кришна».

Боба восхищали философия, книги и лекции, и с самого начала его поразило то, что учение Свамиджи дает ответы на все вопросы. Он слушал с огромным вниманием и думал: «Если уж я принял его слова как истину, то буду и впредь принимать все, что он скажет. Не может быть так, что часть его слов — правда, а в остальном нужно сомневаться».

19 октября 1966 года. В понедельник, после киртана в парке, Дэн пришел в храм на вечернюю программу. Киртан был в самом разгаре. Первым делом Дэну бросилась в глаза рама со струнами от пианино, прислоненная к стене у выхода, на которой играли несколько человек. Один из ребят протянул ему деревянные палочки, он сел и присоединился к киртану. Потом была лекция, которая показалась Дэну длинной и серьезной, — о том, как половое желание становится причиной рабства и страданий. Храм был забит людьми, было душно, да и сама лекция шокировала Дэна, но он все равно остался, потому что знал — будет еще один киртан. Он чувствовал некий дискомфорт от того, что все последователи Свами, в отличие от него, соблюдали обет целомудрия. Но киртаны настолько ему понравились, что он решил приходить сюда несмотря ни на что.

Свами был не совсем таким, каким Дэн ожидал его увидеть. Он представлял его себе этаким беспечным дзенским роши* (Роши — учитель по японски, примеч. ред.), смеющимся и сыплющим шутками, со сверкающими глазами и речью, полной парадоксов. Но оказалось, что Свами, напротив, был очень прям, речь его подчас бывала резкой, а уголки его рта были опущены, что придавало ему печальный вид. Дэн с восторгом окунулся в киртаны, думая, что они помогут ему в медитации на пустоту, но Свами снова и снова подчеркивал в лекциях, что Бог — личность. Дэн сопротивлялся. Мысленно он спорил со Свами. Он был приверженцем «радхакришнановской» интерпретации «Гиты», но Свами часто позволял себе безжалостные нападки на подобные «безличные» представления, и Дэн увидел, как постепенно рушится стена его имперсонализма, и в итоге вынужден был признать, что Свами совершенно прав.

Джуди начала посещать и утренние, и вечерние лекции. Чтобы приходить вовремя, она вынуждена была подниматься в пять утра, и родители протестовали. Но Джуди не обращала на них внимания. Она садилась на метро и полтора часа ехала в центр, на собрания Свами, где была единственной девушкой.

Когда Свами узнал, что Джуди изучает живопись, он попросил ее рисовать для Кришны. Она установила в гостиной холст и под личным руководством Свами начала рисовать. Первым заданием, которое он ей дал, было нарисовать портрет его Гуру Махараджи, Шрилы Бхактисиддханты Сарасвати. Свами дал ей фотографию и объяснил, как нужно рисовать: на шее Гуру Махараджи должна быть цветочная гирлянда, тилак должен быть желтоватым, не белым, и вокруг головы не должно быть никакого сияния или нимба.

Дэн оценивал манеры Свамиджи взглядом режиссера-эстета.

Шли недели. Несколько преданных заговаривали с Бобом о посвящении, но он колебался. Он не знал точно, что такое посвящение, и ему казалось, будто преданные хотят, чтобы он получил посвящение, потому что работал и был семейным человеком. Бобу казалось, что они видели в нем зрелого человека, американца среднего класса и хотели, чтобы он вошел в их число. Жену Боба религия не интересовала, а его друзья вообще были категорически против. Он не мог уделять много времени общению со Свамиджи и с преданными: обычно он сидел в конторе либо — дома с семьей.

— Знаешь, тебе не следует заходить наверх, пока ты не получила посвящения, — сказал Ачьютананда.

Джуди волновалась. Она поднялась наверх, чтобы отнести на кухню несколько грязных кастрюль.
— Да, но как раз об этом я и собиралась поговорить со Свамиджи, — ответила она и направилась в комнату, где Свами беседовал с какими-то людьми.

— Свамиджи, а можно мне получить посвящение?

Он спросил:
— Ты знаешь четыре правила?

— Да.

— Сможешь их выполнять?

— Да.

— В таком случае ты получишь посвящение через две недели.

Дэн тоже подумывал о посвящении, но хотел немного подождать. Он повторял шестнадцать кругов и не пропускал ни одной лекции, несмотря на протесты жены. Дэн всегда с большим трудом принимал чей-либо авторитет, но тут он чувствовал, что Свами покорил его и барьер имперсонализма в его сердце рушится.

Две недели спустя Бхактиведанта Свами провел еще одну церемонию посвящения. Боб стал Рупанугой, а Джуди — Джадурани. Дэну надо было еще немного потерпеть.